Ростислав Нифанин. Тяжёлое наследие

Рассказ из цикла «Потомки и котомки»

Мой прадед Ванька Кузнецов происходил из древнего старообрядческого рода. Род этот, сбежавший в своё время в далёкие вологодские леса, впоследствии вернулся в Москву и даже слегка разбогател на спекуляциях водкой.

Вопреки всему, что вы, вероятно, знаете о старообрядцах, в XIX веке старообрядческие кланы были мощным торгово-промышленным лобби, под контролем которого находились спекуляции зерном, водкой и строительными материалами. При этом старообрядцы искали и находили жён строго в кругу своих единоверцев, мощные семейные связи способствовали выдвижению и продвижению в делах тех торговцев, кто принадлежал к тем или иным кланам, поэтому говорить о конкуренции не приходилось. Старообрядцы контролировали значительную часть товарооборота важнейших, ключевых продуктов страны, и в накладе, ясное дело, не оставались.

Тем не менее, в начале XX века в умы молодого старообрядческого поколения закрались мутные мыслишки об освобождении из-под контроля старших и ниспровержении устаревших домашних устоев, предполагавших послушание родительской воле. Поддавшись этим подозрительным умонастроениям, Ванька отправился учиться мудрёным формулам за границу, уклонившись от семейной лямки успешного торговца. Вопреки стенаниям предков, это оказался умный и дальновидный шаг, впоследствии спасший прадеда от репрессий. Он десятилетиями пытался применить изученные формулы в той местности, куда не забредали даже энкаведешники со своими лагерями.

Сосватанная юная дева Ваньку не дождалась, но он горевать не стал, женился на энергичной красотке, случайно подцепленной на каком-то полустанке. Семейное счастье, впрочем, не успело ему надоесть. Однажды формулы сработали, и остаток жизни Ванька провёл вдали от любимой, упоённо приписывая к разным умным закорючкам правильные коэффициенты.

Увы, отдалённость прадеда и от предков, и от потомков привела к тотальной необразованности его детей в семейной истории. Осмотрев своё наследство в виде старого подмосковного дома и странных ящиков в хлипкой пристройке, моя бабушка приняла разумное решение убрать старый хлам с глаз долой. И немедленно наглухо заколотила пристройку. Заинтригованный её энергичными действиями бравый офицер, приехавший к соседям в гости, счёл необходимым предложить красавице свою скромную помощь в поднесении гвоздей, и на этом планы переустройства дома закончились. Прямо с порога заколоченной пристройки бабушка отправилась командовать полками и военными городками.

Мои творческие родители смутно помнили, что владеют какой-то загородной недвижимостью, и иногда по указаниям, поступавшим от бабушки, совершали отважные вылазки для проверки, всё ли с недвижимостью в порядке. Но обычно детская утомлённость военными городками побуждала их предаваться тихому отдыху в комфорте столицы. Они читали, музицировали, бродили по выставкам, спорили о разных философских тонкостях. Упоминания друзей о штурмах электричек и увядших огородах отражались на лицах музыковеда и пианистки тихим растерянным недоумением: «Зачем это? К чему эти нелепые усилия?»

В общем, я рос обычным советским ребёнком, нисколько не подозревая о засаде, притаившейся в старом доме. Бога не существовало, церкви обходились стороной, а иконы представлялись унылыми архаизмами из далёкой древности, не стоящими сколь-либо серьёзного внимания. Надо заметить, я не был предрасположен к мистическому восприятию, поэтому и красным знамёнам нисколько не поклонялся, скромно лицемеря на школьных линейках и комсомольских праздниках, как и большая часть моих сотоварищей. Крушение советских устоев не привело к особым потрясениям в моём восприятии мира. В тот момент я был слишком увлечён одной симпатичной девицей, чтобы задумываться ещё и о государстве.

Годы шли, храмы отрастали куполами и шпилями, весенние партсобрания трансформировались в обязаловку со свечами по случаю воскрешения одного назаретянина. А я спокойно себе занимался мудрёными формулами нового поколения, огорчая этим родителей, которые втайне надеялись, что гены торговцев восторжествуют. Ибо когда же ещё им проявляться, как не в эпоху великих распродаж всего и вся?

Сменился век, пришло новое тысячелетие… И однажды, ясным летним днём, звонкий голосок моей дочери вопросил, доколе свалка из старого барахла будет занимать пространство, в котором юное дарование как раз могло бы разместить свое новое изобретение – машину времени. Жена с милой улыбкой энергичной русской красавицы вручила мне монтировку. Отступать было некуда.

Я оказался в неуютном уединении с десятком ящиков, о содержимом которых не имел ни малейшего представления. Мне представлялись слитки золота. Или коробки с бриллиантами. Однако злой разум саркастически подсказывал, что я могу найти и собрание подвязок моей прабабушки. Женщиной она была незаурядной, но вместе с тем и эксцентричной.

Открыв один из тяжеленных ящиков, я увидел конторские книги с записями доходов и расходов, поморщился… и прикрыл ящик обратно. Второй ящик содержал загадочные тряпичные мешки, изучение которых я торжественно (и тщательно скрывая ехидную улыбку) перепоручил жене. Результатом этого сиюминутного решения стало внезапное увлечение жены старинными кружевами и бисерными сумочками.

Начинкой третьего ящика, при ближайшем рассмотрении превратившемся в старинный расписной сундук, оказались книги. Их хаотичный подбор наводил на стойкие подозрения в мировоззренческой аморфности предков, хранивших рядом потрёпанные атеистические брошюры и зачитанные жития святых, томики классиков русской литературы и бульварное детективное чтиво. Под эту библиотеку пришлось покупать отдельный шкаф, зато теперь я могу с гордостью хвастаться старинными фолиантами.

Четвёртый кое-как сколоченный ящик раскрылся в своеобразную матрёшку. Внутри дощатой неуклюжести оказался массивный сундук-теремок с коваными накладками. В этот теремок был вложен истёртый кожаный саквояж, набитый мешаниной писем и фотографий, детских рисунков и невзрачных мелочей, для кого-то когда-то памятных. Самым разумным с моей точки зрения было бы переложить этот фамильный архив в новый пластиковый ящик, приклеить к ящику этикетку и забыть наследие ещё на несколько десятилетий. А там, глядишь, и внуки появятся. Можно будет с чистой совестью передоверить им честь копания в старых бумагах.

Жена, презревшая столь эгоистичное решение, приложила свой энергичный ум к свалке фамильных бумаг, один вид которой приводил меня в отчаяние. Разложив письма и фотографии по папкам, частично их оцифровав и расшифровав, моя половина выяснила ряд занимательных тонкостей семейной жизни предков.

В частности, оказалось, что у прадедушки была внебрачная дочка, которую прабабушка много лет поддерживала и опекала, несмотря на то, что в письмах к любовникам ласково называла её не иначе как «никчёмный заморыш». У нас обнаружилась доселе неизвестная родня – сплошь из владельцев торговых компаний. Дети и внуки «заморыша» пошли-таки по семейной стезе. А один мой новоявленный братец проявил столько трепетной нежности к старым конторским записям, что я с тихой радостью избавился от этой части наследства. Теперь фамильная бухгалтерия украшает гигантский помпезный кабинет – к неизбывной зависти какого-то заклятого партнёра братца…

Самый большой пятый ящик оказался и самым старым. Оглядев его в ярком электрическом свете, я решил, что его сколотили ещё бежавшие от Наполеона сумасшедшие. В спешке они не сумели сдвинуть своё творение с места, и ящик остался претерпевать все климатические изменения, на которые так щедра русская природа. Уверенно выломав пару досок раритета сверху, я в очередной раз оказался ошеломлён и заинтригован. Внутри ящика были аккуратно уложены… доски.

В первый момент я решил, что это странный запас дров на самый крайний случай. Но вытащив и рассмотрев одну из досок, я понял, что обрёл в качестве фамильного состояния. Коллекцию икон. Полсотни артефактов религиозного культа, о котором я имел весьма поверхностное представление. Книги я люблю, и находка книг меня порадовала, но что делать с иконами, я не знал.

С одной стороны, мою жадность подогревали фантазии о том, что среди собрания окажется некая чудотворная святыня, за которую мне сразу отвалят столько миллионов, что хватит на всю оставшуюся жизнь. С другой стороны, я разумный человек, и понимаю, что такие предметы стоят столько, сколько за них заплатят, никаких фиксированных прайсов не существует. Но самое главное – я вообще не знал, что, собственно, нашёл. Как называются все эти картинки на досках, интересны ли они кому-либо, могут ли вернуться в церковь, и надо ли их туда возвращать.

Осторожные консультации в интернете на антикварных форумах и иконных сайтах привели меня к естественному выводу: хочешь сделать что-либо хорошо – сделай это сам. И я погрузился в пучины иконоведения…

Рассказ является художественным произведением.
Любые совпадения с реальными людьми и событиями случайны и непреднамеренны.

Читайте далее: Татьяна Латукова. Второе дно