«Троица» Андрея Рублёва

Наивысшее творческое достижение Рублева — икона «Троица», созданная им незадолго до смерти (между 1411 — 1422 гг.). По христианскому вероучению, бог, будучи единым по существу, троичен в лицах. Первое лицо Троицы есть бог-отец, сотворивший небо н зем:по. все видимое и невидимое. Второе ее лицо — бог-сын, Иисус Христос, принявший образ человеческий и сошедший с небес на землю ради спасения людей. Третье лицо – бог-дух святой, дающий жизнь всему сущему. Человеческому разуму непостижимо, как единое существует в трех лицах, поэтому учение о Троице входит в число основных догматов христианской религии и в качестве такого является объектом веры, а не предметом осмысления.

Божество, будучи единством трех лиц, пребывает везде и извечно и не имеет определенного облика. Истинный вид божества неизвестен человеку — «бога же не виде никто» (Иоанн, I, 18). Однако иногда, как гласит христианское предание, бог являлся людям, принимая для этого доступный человеку облик. Первым, кто увидел бога, был праведный старец Авраам. Бог явился к нему в облике трех ангелов. Авраам догадался, что под видом трех странников он принимает три лица Троицы. Исполнившись радости, он усадил их под сенью Мамврийского дуба, велел жене своей Сарре испечь из лучшей муки пресные хлебы, а отроку слуге-заколоть нежного тельца.

Андрей Рублёв. Икона «Троица»
1411 — 1422 гг.
Государственная Третьяковская галерея

Именно этот библейский рассказ лег в основу иконографии Троицы. Она изображается в виде трех ангелов со странническими посохами в руках. Ангелы торжественно восседают за столом, уставленным яствами. Вдали виднеются палаты Авраама и легендарный Мамврийский дуб. Благочестивые Авраам и Сарра подносят крылатым странникам угощение. Так изображена Троица на фреске Феофана Грека в церкви Спаса-Преображения и на многих московских, новгородских, псковских иконах XIV — XV веков.

В иконе Рублева поражает необыкновенная простота, «немногословность», с какой воспроизведено библейское событие. Из ветхозаветного рассказа художник выбрал лишь те детали, которые дают представление, где и как происходило действие: гора (символ пустыни), палаты Авраама и Мамврийский дуб. Подобной смелости в отношении к священному тексту напрасно искать в более ранних иконах. Древнерусская живопись, прежде без рассуждения следовавшая за священным текстом, ставившая своей задачей дать зримый образ всего, о чем повествуют Библия и Евангелие, в лице Рублева пренебрегла буквой Священного писания и попыталась раскрыть его философский смысл. Из искусства иллюстрирующего иконопись превратилась в искусство познающее.

Три крылатых ангела сидят вокруг стола, в центре которого стоит чаша с головой жертвенного тельца. Смертная чаша есть композиционный и смысловой центр иконы Рублева; в зависимости от того, что подразумевать под жертвой, изображение получает разный смысл. Первое значение жертвы — телец, которым Авраам угостил божественных странников. В этом случае икона изображает пир у Авраама, и действие ее происходит на земле. Однако для земного пира изображение слишком скорбно и угощение скудно. Икона, без сомнения, имеет более глубокий смысл. Смертная чаша с головой тельца издавна воспринималась как символ искупительной миссии Христа, принесшего себя в жертву ради спасения людей. В таком истолковании трапеза трех ангелов приобретает символическое значение. Она означает ниспослание богом-отцом сына на свершение им подвига во имя людей, готовность сына принести себя в жертву и благословение этой жертвы духом-утешителем. В этом случае «Троица» представляет действие не земное, а небесное. Праздничный стол — прообраз жертвенного алтаря. Жесты ангелов исполнены особого символического смысла. Дуб, палаты и гора превращаются в эмблемы, обозначающие вечность бога-отца, вдохновение бога-сына, возвышенную самоотверженность духа-утешителя.

[Возможно еще более отвлеченное истолкование иконы. Согласно средневековым представлениям, троичность есть основа миропорядка, все в мире происходит по законам троичности. Как писал Епифаний Премудрый, «тричисленное число всему добру начало». В таком истолковании крылатые ангелы «Троицы» обозначают «движущие силы» мира: «Веру, Надежду, Любовь», а вся композиция в целом воплощает средневековое представление о троичности как творческом акте и движущей силе мира.]

Гениальность Рублева-художника проявилась в том, что сложное глубокое философское содержание «Троицы» органически раскрыто средствами живописи — языком пластики, ритма, цвета.

Такого ритмического богатства, как в «Троице», русская живопись до Рублева не знала. Его ритм не похож на строгую линейную метрику домонгольских икон, не похож он и на цветовой ритм псковских икон XIV века. Ритм Рублева следует назвать линейно-цветовым, ибо цвет и рисунок у него нераздельны. В силу их тесной связи «Троица» представляет собой редкий пример удивительной гармонии в искусстве.

Основу композиции «Троицы» составляет фигура среднего ангела. Она ритмически объединяет боковые фигуры. Силуэт правого ангела вторит силуэту среднего. Этим достигается ощущение внутренней, духовной — средний и правый ангелы не смотрят друг на друга — слитности двух фигур.

Движение среднего ангела сложно — его фигура повернута вправо, вправо обращена благословляющая рука и тонкий длинный посох, но голова наклонена к левому ангелу. Сложность движения, а также монументальность фигуры свидетельствуют о том, что именно средний ангел должен восприниматься как источник действия, воплощать бога-отца.

Рублеву удалось ввести сложное движение среднего ангела в строгое русло. Его фигура имеет пирамидальный силуэт. Это придает ей монументальность, цельность. Характерная деталь: правая рука, выходящая вперед е отделена от торса, но слита с фигурой. Единственное, что выходит за пределы пирамидального силуэта — пальцы правой, благословляющей руки. На белом фоне стола жест пальцев кажется особенно многозначительным.

То, что в одежде среднего ангела объединяются контрастные цвета — самый теплый, тяжелый — вишневый и самый холодный, чистый — голубец, — также символизирует полноту власти бога-отца. Цвет одеяний ангелов несомненно символичен. Зеленый цвет плаща правого ангела-утешителя, по средневековой символике цвета обозначает надежду. Не случайно также, что голубой присутствует в одеяниях всех трех ангелов. Это означает, что в каждом из них равно «проспявает свет святой троицы» (Исаак Сириянин).

Из трех ангелов левый представлен почти прямо. «Ножки седалища, пилястры здания и прямо поставленный посох заключают его фигуру в сферу прямых линий» з. Правая рука ангела не опущена вниз, как у двух других, а приподнята, означая готовность к действию.

Сложная ритмика иконы Рублева, тонкое линейно-цветовое согласование между фигурами раскрывают внутренние взаимоотношения лиц Троицы. Они потому и выражены через ритм, что скрыты, недоступны человеческому взгляду, не раскрываются в зримых движениях, явных жестах. Во времена Рублева считали, что «внутренний порядок» «Троицы» можно постичь лишь душой, «внутренним оком», но не рассудком, не «телесными очами». Чтобы «увидеть Троицу», представляющую высокий пример единения и любви, нужно самому «достигнуть любви» — научиться различать тончайшие движения человеческой души, понимать язык тонких намеков и полуслов — то, что выражает «невещественный» язык ритма. В этом смысле утонченная ритмика «Троицы» — свидетельство исключительной душевной тонкости как самого Рублева, так и его современников.

Каждое лицо «Троицы» неповторимо. Но при этом все три составляют одно целое. Подобное впечатление достигнуто благодаря тому, что композиция «Троицы» подчинена кругу.

«При всей самостоятельности каждого ангела издали они кажутся слитыми воедино, охваченными незримым, но ясно чувствуемым кругом... Круг стал музыкальной темой, ритмическим ключом всей композиции»». Внутри круга — сложная игра линий, ритмические повторы и противопоставления — внутренняя жизнь Троицы. Снаружи все замкнуто — для мира Троица едина и целостна. Как эхо, как еле слышный отголосок ее внутренней жизни, звучат выходящие за пределы круга стройные, легкие палаты, гибкое деревце, нависающая гора.

Цветовое решение иконы также подчинено основной композиционной идее круга. «Начиная круговое движение с внешних частей композиции, Рублев располагает светлые зеленовато-желтоватые тона на палатах, горке, боковых сторонах подножий ангелов, затем золотистые охры окрашивают крылья ангелов, их седалища и верхние части подножий. Зеленовато-желтый цвет ликов рук и ног ангелов ритмично располагается вокруг чаши. Сияющий голубец гиматия среднего и хитона левого ангелов, подчиняясь также круговому движению, как бы отражает свет на одежду правого ангела в виде сильных голубых пробелов». Добавим, что цветовой диссонанс одежды среднего ангела — вишневый рукав хитона и голубец гиматия — мягко разрешается в розоватые тона одеяния левого ангела и в холодную зелень гиматия правого. Воля среднего ангела находит поддержку, приходит в согласие с волей двух других. Побеждает единение и согласие.

Рублев сделал то, что считалось недоступным человеческому разуму,— он дал зримый, впечатляющий образ «божественного единения». Однако почему его икона понятна и волнует людей сегодня? Несомненно потому, что в ней заключен глубокий человеческий смысл: в «Троице» Рублев воплотил жизненный идеал людей своего времени — жить в мире и единстве, по законам согласия и справедливости.

На Руси в ХIV-ХV веках учение о троичном божестве, представляющем «едину силу, едину власть, едино господство» стало религиозным символом политического единения страны. Не случайно девизом Москвы на рубеже веков было: «Троицей живем, движемся и есмы». Не случайно также, что Сергий Радонежский поставил главный собор своего монастыря во имя Троицы. По выражению его жизнеописателя, он «поставил храм Троицы как зерцало.:для собранных им в единожитие, дабы взиранием на святую Троицу побеждался страх перед ненавистной раздельностью мира». Этой же идеей проникнута и «Троица» Рублева, ставшая как бы нравственным символом новой Руси.

Она представляет пример такого единения, при котором личность, оставаясь свободной, смиряет «гордыню» и подчиняется общим интересам. В «Троице» нет главного персонажа. Ни один из ангелов не подавляет другого — все равны. И в то же время каждый имеет свое лицо. Между ангелами царят тишина н согласие, но согласие означает, что один из них жертвует собой. «Троица» утверждает как идеальные те душевные качества, которых требовала от современников Рублева суровая действительность конца XIV — начала XV века: братолюбие, самоотверженность, готовность к самопожертвованию.

Эпоха Рублева не была столь ясной и гармоничной, как его живопись. Это было суровое время — продолжались набеги татар и княжеские междоусобицы. Летом 1408 года Даниил Черный и Андрей Рублев расписали Успенский собор во Владимире, а зимой следующего года он был разграблен войсками хана Едигея. «И бысть тогда по всей Русской земли всем христианом туга велика и плачь неутишим и рыданье и кричащие».

Но рубеж XIV — XV веков был великой переломной эпохой в русской истории. Это время героического подъема и первых крупных успехов в борьбе с татарами. Мечтой об окончательном освобождении Руси вдохновлялись в своей деятельности и Дмитрий Донской, и Сергий Радонежский, и митрополит Алексий, и народные герои, вроде увековеченного летописью ключаря владимирского Успенского собора Патрикея, принявшего смерть, но не выдавшего Едигею укрывшихся в соборе горожан.

Для современников Рублева призыв к «единению в боге» означал не мистическое слияние с божеством, как для исихастов, а утверждение на земле «божественных» законов согласия и справедливости, означал борьбу за освобождение народа и страны. И результаты этой борьбы были уже налицо — в 1380 году войска Дмитрия Донского одержали первую крупную победу над татарами. Вдохновленная победой на Куликовом поле, Москва возглавила национально-освободительное движение против поработителей. Впервые после долгих веков раздробленности русский народ ощутил свое единство. Общая опасность пробудила народное сознание и народную гордость. Радость людей от обретенного согласия и выразил в своем искусстве Рублев. Если верно, что глаза — зеркало души, то широко раскрытые, словно бы впервые видящие мир, лучащиеся светом и надеждой глаза апостолов Успенского собора раскрывают нам душу человека рублевской эпохи.

Герои Феофана чувствовали себя одинокими в мире, и потому мысль о вечности мира и их собственном конце подавляла их. «Все мы равным образом шествуем от тьмы на свет, от света в тьму, от чрева матернего с плачем в мир, от мира печального с плачем в гроб. Начало и конец плач! Что же в середине? Сон, тень, мечтание, красота житейская!» (митрополит Киприан) .

У Рублева человек примирен с вечностью. В его искусстве нет трагического ужаса при мысли о смерти. Преодоление страха перед смертью есть отражение возникшего в эпоху Рублева чувства народного единства. Человек не уходит бесследно. Он остается жить в памяти людей, тем самым приобщаясь к вечности.

Я.В. Брук

Читайте далее: Икона «Успение» из Кирилло-Белозерского монастыря