Фрески Дмитровского собора во Владимире

С конца XI века единое Киевское государство распалось на множество мелких феодальных княжеств. Ярослав Мудрый еще удерживал в подчинении Киев, Новгород и Чернигов, но уже в начале ХII века каждый из этих городов стал центром самостоятельного княжества. Обособившиеся земли стремились к политической независимости и к созданию собственной культуры. На смену единому государственному летописанию, которое велось в Киеве при Ярославе и Владимире Мономахе, пришли многочисленные княжеские, городские и даже родовые летописи. Возникли местные художественные школы — каждая со своим лицом, со своими стилистическими приемами. Ведущими культурными центрами Руси ХП пока стали Владимир, Новгород, Псков, Ярославль.

В 1196 — 1197 годах для украшения только что отстроенного княжеского Дмитровского собора во Владимир были приглашены константинопольские мастера. Они расписали стены собора фресками. [До наших дней дошла лишь небольшая часть древней живописи - фрагменты «Страшного суда» на большом и малом сводах над хорами.]

И. Э. Грабарь, изучавший фрески Дмитровского собора, сразу же после их раскрытия в 1918 году, предположил, что наряду с греческими фрескистами в украшении собора принимали участие русские художники. Он считал, что во главе артели стоял византийский мастер, которому принадлежал общий замысел всей композиции и который исполнил ее наиболее сложные, ответственные части. Что касается менее ответственных мест, то они были выполнены его русским помощником, потому что, как справедливо рассуждал Грабарь, в конце XII века «после двух, если не трех столетий непрерывной художественной традиции во Владимире не только могли уже быть, но должны были быть свои русские мастера».

Изучение фресок Дмитровского собора подтвердило правильность предположения Грабаря. Работы греческих и русских мастеров удалось четко разграничить. Русские мастера выполнили росписи северного склона большого свода и росписи малого свода. Это заключение было сделано путем стилистического анализа. Особенности русской школы живописи проявились в этих фресках уже вполне отчетливо.

Голова ангела. Деталь фрески в Дмитриевском соборе во Владимире
XII в.

Сравним два сходных изображения: голову ангела, написанного на южном склоне большого свода, и голову ангела на северной стороне свода. В том, как решительно и мягко обозначен наклон головы южного ангела, как легко и уверенно строит мастер ее объем, употребляя при этом различные технические приемы, от широких плавей до резких, сочных бликов, — проявляется рука незаурядного художника. Его кисть лепит форму быстро и безошибочно, точно, с одного удара, обозначая овал лица, шею, глаза, губы. По словам В. Н. Лазарева, греческий художник «рисует кистью Вместо того чтобы сначала рисовать, а потом раскрашивать, он сразу пишет кистью, полагаясь на свое безупречное чувство формы. И это чувство его никогда не обманывает».

Голова ангела. Деталь фрески в Дмитриевском соборе во Владимире
XII в.

В безошибочном чутье формы, в органическом ощущении телесности предмета, не позволяющем растворить его в плоскости, проявляются отголоски античной живописи. Только многовековая традиция может привести искусство к такой свободе и артистизму, с какими написан южный ангел и в сравнении с которыми работа русского мастера кажется до известной степени ученической и наивной. [Вот как характеризует дмитровские фрески И. Э. Грабарь: «Нерусское происхождение (дмитровских фресок) — по крайней мере в главной части — для нас вне всяких сомнений. Это слишком царственное искусство, слишком властное, без малейшего привкуса немудреной провинциальной изобретательности. От этих фресок веет художественной мудростью, накопленной веками; они не глухой отголосок далеких столичных образцов... они сами — столичное и первичное искусство»]

Что внес русский художник в византийский образец? Он придал своему ангелу несколько иной облик. Скулы стали шире, подбородок — тяжелее, нос перестал занимать большую часть лица, и от этого оно стало более округлым и весомым. Рядом со своим греческим двойником «русский» ангел выглядит сельским жителем, здоровым и простодушным. Большие, раскосые глаза, мягкие, сочные губы и пышные кудри делают его похожим на цветущего, застенчивого крестьянского юношу.

Русский мастер пишет менее уверенно и точно, чем его греческий учитель. Там, где греческому художнику достаточно одной широкой плави, точно обозначающей склоненную шею, русскому нужно несколько ударов кисти; ему в меньшей степени, чем греку, свойственно чувство материальности, телесности предмета. Вместо свободных, сочных бликов — аккуратные линейные движки, тяготеющие превратиться в орнаментальный узор (пышные пряди волос уже превратились в линейные завитки). Лицо северного ангела кажется более плоским, чем южного, а живописная манера, несмотря на обобщенность, — более дробной. В этом проявляется не столько недостаток мастерства владимирского художника, сколько своеобразие русского народного вкуса, традиционно тяготеющего к орнаментальности и узорочью. За неторопливой, тщательной манерой письма угадываются особенности национального темперамента, более спокойного, созерцательного по сравнению с греческим. Художник старается не пропустить ни одной детали изображении, отчего его живопись кажется медлительной и робкой.

Владимирское искусство XII века — фреска, белокаменная резьба — исполнено радостного, порой наивного изумления перед красотой земного мира. Эпиграфом к нему можно взять слова о красоте «господнего промысла» из «Поучения» Владимира Мономаха: «Велика, господи, милость твоя на нас... . Иси же то дал бог на угодье человеком, на снедь, на веселье... И сему ся подивуемы... И птицы небесные умудрены тобою, господи: егда повелиши, то воспоют, и человекы веселять тобе».

Я.В. Брук

Читайте далее: Новгородское искусство домонгольской поры