Четыре архитектурных памятника годуновского круга

Собор Вознесенского монастыря в Московском Кремле

А.Л.Баталов

П. А. Раппопорт, объединивший четыре памятника годуновского круга (собор Пафнутьево-Боровского монастыря, церковь села Хорошево, церковь села Вяземы, церковь Бориса и Глеба Борисова городка) и приписавший их одному зодчему, заметил возрастание количества итальянских деталей в поздних постройках предполагаемого мастера (Хорошево, Борисов, Вяземы). Не затрагивая вопроса об атрибуции этих построек, заметим, что, во-первых, введение в науку собора Вознесенского монастыря показывает, что это мнение нельзя распространять за границы приписываемого этому зодчему круга памятников. Во-вторых, причины появления этих деталей в Вознесенском соборе дают возможность по-другому взглянуть на архитектуру церквей Хорошева и Вязем. Сопоставление причин введения в архитектуру Вознесенского собора наиболее важных аксессуаров Архангельского собора с тем обстоятельством, что мотив арочных ниш присутствует, кроме Вознесенского собора, только в усадебных постройках Годунова, заставляет предположить, что его использование вряд ли может быть объяснено только вкусом зодчего, но связано прежде всего со спецификой заказа.

Храм Живоначальной Троицы в Хорошёве
Фото конца 1970-х гг.

Храм Живоначальной Троицы в Хорошёве

Обратимся к некоторым событиям, происшедшим в 1590-х годах в придворной жизни. Летом 1594 г. умирает царевна Феодосия, а вместе с ней рушатся надежды на продолжение рода царствующих Даниловичей. Именно после 1594 г., как показал С. Ф. Платонов, перед Годуновыми появляются реальные перспективы на наследование престола. Указанные постройки Годунова, видимо, возникают в его усадьбах именно после 1594 г., что позволяет считать их продолжением смысловой линии Вознесенского собора и выражением нового положения их ктитора, желавшего утвердить его всеми возможными средствами. [Вопрос точной датировки памятников остается открытым. По летописи известно только, что эти храмы построены до воцарения Годунова. П. Раппопорт (см. указ. соч., 218-219) предположил, что храмы в Пискаревском летописце помещены в хронологическом порядке. Действительно, одна из наиболее ранних построек царствования Федора Иоанновича, собор Вознесенского монастыря, поставлена в перечне сооружений первой (ПСРЛ, т. 34, с. 200), а это в какой-то степени подтверждает предположение Раппопорта. В таком случае датировка этих храмов временем после 1594 г. подтверждается их положением в списке через две постройки после известия о строительстве церкви Никиты Мученика за Яузой, перестройка которого, как известно, происходила около 1595 г.]

Церковь Спаса Преображения в Больших Вязёмах
Фото конца 1970-х гг.

Церковь Спаса Преображения в Больших Вязёмах

Разработанный Годуновым этикет приема послов (буквальная копия царских приемов), характер дипломатических грамот показывают, что Годунов постоянно подчеркивал свою роль не просто слуги великого князя, а соправителя. Частью этой программы, особенно после 1594 г., была, несомненно, и архитектура. Повторение форм Архангельского собора становится своеобразным знаком, подчеркивающим положение Годунова как соправителя и преемника московских царей.

Рождественский собор Пафнутьево-Боровского монастыря

Более того, для осуществления своей идеи Годунов мог выбрать в качестве оригинала только Архангельский собор. Ни один другой собор Кремля не выражал так идею царственности, как собор, построенный Алевизом. Роль Благовещенского собора на соборной площади довольно скромна — это домашний храм великих князей, Успенский же собор — главный храм всей митрополии, принадлежащий всей пастве русской церкви.

Значение Архангельского собора как великокняжеской усыпальницы, под сводами которой лежали пращуры великих князей, те, кто передавал своим детям Великое княжение, делает его как бы свидетелем полноправия владения московскими царями и великими князьями своей «отчиной». Вполне логично, что формы Архангельского собора начинают играть роль символа царственности. [Вспомним начало речи великих князей к митрополиту во время обряда коронования: «Отче просвещенный митрополит! Божиим изволением, от наших прародителей великих князей старина наша, то и до сих мест: отцы великий князи сыном своим первым давали великое княжество, и отец мой великий ...» (цит. по: Е. В. Барсов. Древнерусские памятники венчания царей на царство. — ЧОИДР, 1883, кн. 1, разд. XI, с. 73).]

Для подтверждения этой мысли мы хотим обратить внимание на другой памятник конца XVI в. — шатровую церковь Смоленской иконы Богоматери в Кушалине. Этот храм построен в усадьбе Симеона Бекбулатовича. В 1573 г. Симеон был посажен Иоанном Грозным на московский престол. С 1576 г. он занимает стол великого князя Тверского. Интересно то, что в этот период, кроме сходства прерогатив великого князя, Симеон создал и внешнее подобие московского великокняжеского двора. Уже находясь в ссылке, в 1592 г. Симеон строит усыпальную церковь во имя своей семейной святыни-Смоленской иконы Богоматери, в которой повторены формы усыпальницы великих князей московских — Архангельского собора. И в изгнании Симеон не мог не помнить недавнее положение властителя, внешне во всем подобного московскому великому князю, свою близость к московскому престолу. В церкви присутствует даже царское место, на котором сидел во время богослужения Симеон. Соответственно и архитектура церкви должна была подчеркивать избранное положение вкладчика. (Заметим в этой связи, что Симеон был прямым потомком золотоордынских ханов).

Таким образом, мы видим, что формы одного и того же собора служат для выражения одной и той же цели. На причины, побудившие Симеона копировать мотивы Архангельского собора, уже вкратце указывалось в литературе. Нас интересует набор форм, использованных Симеоном, для того чтобы сравнить их с формами Вознесенского собора и церквей в Хорошеве и Вяземах. Если в Вознесенском соборе дается весь набор мотивов Архангельского собора, то в Хорошеве и в Вяземах выбирается один цитируемый со всеми деталями мотив, превращенный в иконографическую схему отдельного памятника. Так же и в Кушалине выделены определенные мотивы Архангельского собора. В отличие от Вязем и Хорошева оригинал «копируется» до закомар с пропуском заполнения прясел. В закомарах впервые в архитектуре XVI в. присутствует один из самых характерных аксессуаров Архангельского собора — раковины. [Сравним с изображением Архангельского собора в летописном своде XVI в., на котором миниатюрист показал единственный элемент архитектуры собора — раковины в закомарах. См.: О. И. Подобедова. Миниатюры русски к исторических рукописей. М., 1965.] В кушалинском храме они значительно упрощены: исчезла их вогнутость, завиток в основании. Сохранилось лишь внешнее подобие рисунка, дающее возможность узнавания.

Перед нами четыре постройки, возведенные примерно в одно и то же время, принадлежащие двум разным заказчикам, которые преследуют в общем-то одну и ту же цель и используют для выражения своей идеи формы одного и того же сооружения. Характер использования этих форм можно сравнить с методами воспроизведения конкретных построек, которые существовали в иконописи XVI в. Как показали исследования, изографы подходили к передаче форм определенных сооружений не как к их изображению, а как их обозначению, передаче понятий святынь. Поэтому и на архитектурные фоны переносились те детали конкретных построек, которые способствовали их узнаванию зрителем. Так, и в Вознесенском соборе, и в кушалинском, и в вяземском, и в хорошевском храмах из облика Архангельского собора выбраны те мотивы, которые позволяли узнать первоисточник. Эти мотивы несут в себе необходимое заказчику смысловое значение, играют роль знаков-символов царственности.

Таким образом, намеренность копирования Архангельского собора в соборе Вознесенского монастыря и использование алевизовских форм в усадебных постройках Годунова очевидна.

Подчеркиваемая всеми исследователями графичность архитектуры годуновских построек 90-х годов имеет свои корни в архитектуре Вознесенского собора, в который она была привнесена условиями заказа. Использование изобразительного приема перенесения архитектуры одного храма на формы другого, как нам кажется, до некоторой степени определили графичность пластики Вознесенского собора, развитую в годуновских храмах, в которых профилировка приобретает почти ювелирный характер. Конечно, оценивая эти сооружения, не следует видеть истоки абсолютно всех архитектурных особенностей только в политической программе и вкусе заказчика, но во всяком случае можно с уверенностью сказать, что архитектура собора Вознесения явилась важным связующим звеном между Архангельским собором и годуновскими постройками 90-х годов.