Григорьевский затвор

Ростовский кремль

Некоторое время Ростов был центром Ростово-Суздальской земли. И у ростовцев, «надменных гордостью», как писал о них Карамзин, было вечевое устройство. Ростовские бояре, верховодившие на вече, были сродни сеньорам средневековой Европы. Однако не столько эти черты из его прошлого, сколько те, что связаны с военной историей нашего Отечества, с историей просвещения, живописи и зодчества, особенно волнуют воображение, привлекают к этому городу путешественников. В первые века нынешнего тысячелетия здесь «устроилось иконописание и зодчество», рассказывает историк местного края. При князе Константине, сыне Всеволода Большое Гнездо, здесь существовало училище - Григорьевский затвор, как стали называть его позднее. Константин содержал при своем дворе в Ростове ученых монахов, которые занимались переводом с иностранных языков на русский и перепиской книг, и эта заставляет предположить что искусство письма миниатюры тоже процветало здесь. В княжеской библиотеке было собрано более тысячи томов, количество по тому времени огpомное. Посля смерти Kонстантина библиотека, по его завещанию, была передана училищу.

Ростовский кремль. Ворота в ограде Успенского собора
Фото 1960-х гг.

Каждый раз когда прохожу по той стене Pостовского кремля, что обращена к озеру, и между кирпичными столбами, поддерживающими двускатную тесовую кровлю перехода, открывается озерная гладь, откуда в иные дни мягко дует влажный ветер, внимание мое привлекает не озеро и не села на дальнем его берегу, а то небольшое пространство внизу, какое образовано примыкающей к этой части кремля находящейся за его о пределами церковью Григория Богослова и стеной, накоторой я стою. Можно предположить, что здесь и был знаменитый Григорьевский затвор, — то есть некое уединение, какое необходимо для занятий науками, ученое содружества, товарищество, братства.

В братскую школу, существовавшую шестьсот лет назад, пришел однажды пешком из Великого Устюга некий Стефан, по прозвищу Храп, прослышавший, что здесь «книги многы быша». Проучившись десять лет, он отправился проповедником в Пермский край. Он составил азбуку для зырян, не имевших до того письменности, заслужил славу выдающегося просветителя и вошел в историю под именем Стефана Пермского. В те годы в этой школе учился и Епифаний, друг Стефана, выдающийся пиcaтель конца четырнадцатого и начала пятнадцатого столетия, прозванный современниками за сваю ученость Премудрым, Впоследствии, скорее всего из склонности к ученым занятиям, Епифаний поселился в Троице-Сергиевом монастыре, где вокруг Сергия Радонежского собралась просвещенная молодежь, в числе которой, по всей вероятности, бы|л и Андрей Рублев. Епифаний написал здесь житие своего деятельного друга, Он по достоинству оценил огромный его труд, восхищаясь тем, что пермскую грамоту «един чрънец сложил, един составил, един счинил... един в единое время», тогда как греческую, — рассуждал он, — многие философы эллинские в течение многих лет собирали и составляли.

Ростовский кремль. Вид с юга на церковь Григория Богослова, Красную палату, Круглую башню
Фото 1960-х гг.

Среди питомцев Григорьeвского Затвора, прочитал я в одном местном издании, были в обычае ученые диспуты, богословские препирательства. Вспоминая это свидетельство, я не могу не вспоминать и то, что юные философы спорили не в тени античных портиков под безмятежными небесами Эллады, не в университетах Европы, которой не коснулась степная беда, а на этом вот низменном берегу тенистого озера, в дремучих лесах, в пору, когда давно уже шло второе столетие после исполненного ужаса дня, явившего вдруг народу неведомых и страшных людей, о чем с как бы прерывающимся дыханием рассказывает летописец: «Ихже никтоже добре ясно не весть, кто суть и отколе и~зидоша, и что язык их, и которого племени суть, и что вера их; и зовут я Татары, а инии глаголють Таумены, а друзии Печенези...»

На соборной площади города, под белыми стенами собора и круглящимися над ними серебристыми главами, мне всегда вспоминается юный Василько, ростовский князь, о котором здешняя летопись свидетельствует, что был он «красен лицом, глазами светел и грозен, хоробр паче меры на ловах, сердцем лёгок, в бою храбр, в советах мудр, разумен в делах».

В марте 1238 года на эту же площадь, в собор, стоявший на месте нынешнего, привезено было тело любимого ростовцами прекрасного Василько, не покорившегося татарам после трагической битвы на берегах реки Сити и замученного ими. Печаль ростовцев была так велика, что от плача их не слышно было церковного пения.

Сюда же, на площадь, созванные вечевым колоколом, дважды собирались возмущенные ростовцы — в тысяча двести шестьдесят втором году и в тысяча двести восемьдесят девятом. Ярость была вложена в их сердца, рассказывает летописец. Они не хотели терпеть насилия и оба раза изгнали из города татар, отняв у них награбленное.

Много позднее ростовский архиепископ Вассиан, по прозванию Рыло,— быть может, он получил это прозвище за неукротимую свою энергию, потому что в Ростове и сейчас об энергичном человеке говорят «рытик»,— называл бегуном великого князя Ивана Третьего, испугавшегося полчищ хана Ахмата, стыдил его: «Зачем боишься смерти?» Вассиан говорил: «Дай мне, старику, войско в руки, увидишь, уклоню ли я лицо перед татарами!» В своем знаменитом послании он ставил в пример князю его прародителя Дмитрия, который «воспрянул на подвиг, наперед выехал и в лицо стал против окаянного разумного волка Мамая». Вассиан принадлежал к числу видных ростовских писателей.

По свидетельству Н. Н. Воронина, известного знатока древнерусского зодчества да и культуры Северо-Восточной Руси вообще, в тяжкие столетия монголо-татарского ига Ростов оставался крупным средоточием культурных сил — здесь продолжалось летописание, велось строительство, развивалась школа иконописцев, оказавшая большое влияние на Андрея Рублева.

Блистательный XVII век, от которого по преимуществу и остались материальные памятники на ростовской земле, убеждает в том, как много было сохранено в предыдущие столетия, как много накоплено нового и какой своеобразной, яркой была культура этого края, в которой угадываются и Киев, и Новгород, и Владимир, и нечто заморское, главнее же всего — здешнее, глубоко уходящее в народную почву.

Е.Я.Дорош. Ростовский кремль. М., Советский художник, 1967
Фото: И.Гольберг, Г.Земцов

Читайте далее: Митрополит Иона Сысоевич